История любви - 14 - переписка
Dec. 20th, 2011 06:46 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Я как одержимая при каждом удобном случае начинала взахлеб рассказывать о книгах. Ведь о том, что были съемки, и что у нас случилась любовь - я рассказать никому не могла. По крайне мере - пока. Я могла говорить об этом только с ним. И не выдержав долгого (уже несколько дней) отсутствия письма - решила написать сама. Вот только сев за письмо растерялась совершенно - а ЧТО писать? Как? Вылетели все слова, от него письма еще нет и отвечать не на что, что писать про "золотую осень" - непонятно. Писать о том, что в школе происходит? Глупо как-то... Тут папа принес очередной номер газеты, в которой во время приезда Юра увидел статью про озеро с кувшинками и рассказывал, что мечтал бы меня так сфотографировать, потому что как раз перед вылетом сюда фотографировал так Юльку, и что это совершенная сказка. И вот в газете вышло продолжение - я не нашла ничего лучшего, чтобы как-то дать знать о себе - послать эту вырезку...
"Здравствуй, милый Юра!
Высылаю продолжение и фото нашего алма-атинского фотографа.
Ты знаешь, постоянно чувствую твое присутствие где-то рядом. Все время спрашиваю себя: "Что бы Юра сказал? Искренна ли я? Понравилось бы это Юре?"
"...Теперь я знаю: ты на свете есть
И каждую минуту
Я тобой дышу, тобой живу...
И во сне, и наяву..."
Только что по радио передали.
Милый! Извини - уроки.
До свидания. Целую. Твоя Олька. 16.09.88"
Мне хотелось просто послать весточку, знак... Что я жду... Оказывается, Юра уже отправил письмо - но оно где-то в пути, он позвонил, спрашивал, что же от нас вестей совсем нет, и я опять села за письмо, и опять растеряла почти все слова...
"Здравствуй, милый Юра!
Давно собиралась сесть за большое письмо, да все времени не хватало. Ты в воскресенье позвонил, да мультик посмотрела "Ненаписанное письмо" и решила - все, сажусь. Но опять же - уже 21.30, а я села, но теперь все напишу.
Мама сказала, что ты ждешь наших писем, потому что материала не хватает. Смешно, правда?
...
Сейчас дочитываю книгу "Зажечь свечу". Идея свободы и искренности так меня захватила, что хожу и всем доказываю, какое счастье - быть самим собой. Даже в сочинение по Горькому вклинила ценные мысли Ваших бессмертных произведений. И еще раз говорю - ты умница! И к тому же счастливый человек - ты делаешь то, что хочешь и можешь делать, причем делать хорошо и живешь полнокровной жизнью. Алла Дмитриевна до сих пор под громадным впечатлением от вашей встречи и теперь настроена на все лирическое-поэтическое-изначальное. Будем ставить композицию: стихи из сборника "Чудное мгновение", русский романс, "Девушка и Смерть" Горького и еще что-нибудь в этом роде.
Боже! Если бы ты знал, как я соскучилась! У меня все надежды на зимние каникулы. Мама же теперь "вкалывает" с утра до вечера. Дома теперь только в воскресенье. Устает ужасно, но все говорит про "большие деньги", которые на этом заработает. Так что вся надежда на "большие деньги" и зимние каникулы. Как я мечтаю о встрече. Но боюсь, что опять все сорвется, как в этот раз. Ведь я ждала и сотни раз представляла как все будет, что ни минуты не пройдет впустую. А вела себя, как дура, ты уж извини меня. Если бы я раньше прочитала повесть, все было бы по-другому, я уверена.
А сейчас вынуждена заканчивать. Отключили свет, пишу при свече. Про обещание свое не забыла, постараюсь в следущем письме все написать.
Пока! Целую. Олька. 21.09.88"
И вот наконец, придя из школы - увидела толстый конверт, нет - ДВА! - адресованных МНЕ! Папа только пожал плечами - ему письма не было. Я, еле сдерживая эмоции, взяла конверты и поднялась по лестнице в свою комнату, тут уже открыла первое по времени отправления...
"До чего ж ты хорошее письмо написала, Олечка! Я имею в виду первое, которое ждало меня на почте и которое ты мне отчасти пересказала... Какая же ты прелесть, и как приятно все это читать, тем более, что я ведь полностью все разделяю... Увы, мы с тобой как-то плохо простились, ты вообще была совсем чужая 7-го, я, честно говоря, даже испугался... А вообще все было просто чудесно. Больше всего и острей всего в этот раз мне запомнилось конечно то, что было в палатке во вторую ночь, на берегу канала. Слов нет, Олька, такие минуты нечасто бывают в жизни - это «электричество», эта песня и то, что ты мне там говорила и даже слезы твои... Боже мой, как жаль, что это проходит, нельзя любоваться все время, как, например, на слайдах. Хотя в памяти конечно это живет и дай-то Бог, чтобы жило всегда... Ребенок-женщина, темноволосый воробушек в школьном платье, грациозное, стройное, нежное создание, тоненькая девочка в потертой штормовочке, становящаяся внезапно сильной, прекрасной молодой женщиной на барханах, раскованной, непосредственной, сознающей свою красоту... ты понимаешь, что я еще могу сказать, я тебе уже говорил. Не хотелось бы совращать и «портить» тебя комплиментами, но ты же должна понимать, что пока это в большой степени заслуга природы, сумеешь ли ты сохранить и развить зависит уже от тебя... об этом мы говорили тоже. Впрочем... Ты же не раз удивляла меня чуткостью, внимательностью, свежестью суждений и т.д. - это уже в какой-то мере чисто твое, только вот сохранилось бы..."
Сколько раз потом я перечитывала эти строчки...
"Да, думаю, ты поняла, почему я пишу на машинке - я тебе говорил. И мне так легче, и тебе, не надо разгадывать ребус… Пусть тебе не кажется это официальным, я привык к машинке больше даже, чем к ручке...
Пленки я уже проявил - первое, что начал делать по приезде. Все получилось здорово. Не зря ты бегала по барханам так самоотверженно, рядом с шоссе... Письмо твое получил на почте в первый же день, естественно, 8-го, очень рад был, даже не ожидал, что оно такое хорошее, во всех отношениях... Но не отвечал сразу, потому что... Плохой все-таки был день 7-го, я не ожидал. Да, у тебя могло быть плохое настроение, но ведь последний день! Неизвестно же, когда мы увидимся теперь, тем более, что мне все же как-то неловко думать о «золотой осени». Вы все дома такие занятые, а я ведь тоже привык к бурной деятельности и болтаться без дела на вашем участке, подбивать тебя на прогул школы, преодолевая недовольство мамы... Да и перед папой неудобно. Хотя - ради дела, ради радости, которая не так-то часто нам выпадает - можно было бы… Ну, там, справку у врача взять на пару дней, папе отпроситься или взять за свой счет, не такое уж у него ракетное предприятие... Ты извини, что я так говорю, но я лично всегда так поступал - было бы ради чего! Мы же так хорошо говорили о свободе, помнишь? И папа с мамой тоже заявляли себя совершенно свободными, ты даже их защищала - впервые, кажется, защищала не меня, а от меня... Да, но тут, очевидно, дело уже именно в этом – «ради чего». Есть ли оно - то, ради чего стоит пойти на ухищрения и даже маленький обман? Вопрос свободы в том, вероятно, и заключается: выполнять свои личные жизненные установки, следовать шкале своих жизненных ценностей или же, наоборот, выполнять предначертания начальства, послушно ценить то, что ценит официальная власть... Быть честным перед своей совестью, сутью, природой или быть честным перед государственными учреждениями... Второе ведь тоже можно назвать свободой, так что вопрос опять же в том, какие ценности исповедуешь, во что веришь, что любишь... То есть – «ради чего»...
Ведь и перед вторым приездом я, честно говоря, долго колебался, ехать ли. Но все же настолько хотелось опять видеть тебя, папу, пустыню, спать в палатке и, конечно, фотографировать эту молодую прекрасную "амазонку", ну, и вообще... ты понимаешь... Потому-то я и решил позвонить и прямо поставить вопрос: сможем ли мы выехать хотя бы на два дня и непременно в таком же составе - то есть обязательно с тобой...
Да, странно все-таки. Представляешь, я совсем почти не воспринимаю тебя ребенком (не в смысле бунинском, как в рассказе, а в смысле твоего календарного возраста). Как цифры моего возраста звучат для меня дико и совсем абстрактно, так и твоего. Ты для меня человек, личность, женщина, нечто извечное в тебе, без возраста, что-то может быть «из глубины веков». Ну, скажи, ну, то, что было в самые лучшие минуты - и когда впервые твои руки мне ответили, и когда ты впервые поднесла мою руку к губам, и когда... Знаешь, как-то неловко писать, да я ведь тебе говорил, пойми только, что я все, все помню! Так вот разве в эти мгновения имело хоть какое-то значение, что я весьма взрослый человек, а ты в сущности - по возрасту - почти ребенок? Никакого! Это – без возраста. Или оно есть, или его нет, а возраст ни при чем. Я называю это музыкой, гармонией, не знаю еще чем, но это - суть жизни, высшая ценность, главное, что в жизни есть.
И это ведь было. А значит и есть. И если это ценить, то оно будет всегда, потому что единственное, что может сохранить бессмертие - это память. А у меня память хорошая... Что же касается 5-го, 7-го... Да, как мне сейчас кажется и как я тебе тоже уже говорил, это и есть пока главный твой недостаток. Он у многих людей, очень многих, в частности и у твоей мамы. То есть это определенное неуважение к чувствам других людей и в общем-то эгоизм. Как бы плохо тебе по какой-то причине ни было, ты не имеешь права заражать своей раздрызганностью, своей внутренней дисгармонией других. Тем более, если эти «другие» хоть немного дороги тебе. В конечном счете тебе же и хуже - ты теряешь симпатию других людей, сама навлекаешь на себя одиночество... Трудно иной раз сдержать себя, но такая дисциплина просто необходима - да ведь вовсе не обязательно играть оптимизм и хорошее настроение, если его нет, но можно просто по-дружески, по-человечески дать понять человеку, что у тебя что-то не так, что он-то не виноват в этом (иначе же он мучительно ищет свою вину, если он человек хороший, разве ты этого не понимаешь?), что это пройдет и все будет в порядке, а сейчас, мол, извини, не обижайся, но я что-то не в форме... Вот и все. Большего-то ведь и не нужно, мы же все понимаем, что всякое бывает, мало ли... Но зато ты все сохраняешь и когда выздоравливаешь, не оказываешься у разбитого корыта...
Ну, ладно, Олька. Буду ждать письма от тебя. Не знаю, как у тебя, а у меня отношение к тебе прежнее, какое - ты слышала в палатке. Хотя конечно очень грустно было видеть тебя вдруг чужой, даже как будто бы злой, грубой... Почему? Непонятно... Самое-то неприятное то, что в тот момент тебя как будто бы нет в твоем теле и, похоже, в твоей душе тоже, в ней поселяется нечто... Я и называю это «карликами», у меня ведь повесть такая есть, я говорил. Понимаешь, даже запах твой меняется, вот ведь как. Впечатление такое, что ты в этот момент сама не понимаешь, что делаешь, а человек, который рядом с тобой (то есть в данном случае – я), в общем-то и не знает: а ты-то сама вернешься ли в свое тело и душу?... Вот такие пироги.
Ну, ладно. Что бы ни было, я так благодарен тебе за все. И несколько раз уже перечитывал твое письмо. И просто обожаю твои слайды. И т е б я . С огромным нетерпением жду от тебя письма. Да, ты помнишь, я говорил, что все, что у нас, должно приносить радость, а не горе? Так вот повторяю. Дай тебе Бог радости побольше. Черт с ним, с 7-м, и со всем тем, что будет. Лучшее из того, что было - есть. И будет всегда. А там посмотрим. Вдруг и еще что-то перепадет?
Целую тебя, мой взрослый, очаровательный и обольстительный ребенок! Пока."
Вот это первое письмо - стало, как оказалось позже - определяющим. Уже потом, когда произошло наше расставание, я часто перечитывала его. Конечно, долгое время я воспринимала только первый абзац, меня обычно не баловали комплиментами и похвалами и он был для меня даже вроде терапии: прочитаешь и как-то начинаешь себя человеком ощущать... Но, начиная читать письмо, я конечно всегда дочитывала его до конца, пробегала по строчкам, вздыхая об ушедшем... И только потом, однажды, спустя долгих десять лет, после целой жизни уже, после череды всяких событий, замужества, развода, нового обретения себя - я перечитала это письмо и была поражена, нет - я была В ШОКЕ от того, что жила буквально следуя главным акцентам его, что по большому счету меня и спасло, и помогло стать тем, кто я есть. Я была абсолютно уверена - что принцип "Ради Чего" - по которому я сверяла ВСЁ в своей жизни, рожден мной. И вдруг оказалось, что об этом написано в Первом письме. И мне так захотелось встретиться, вот теперь, когда я все так понимаю, и выразить свою благодарность, и сказать, что, увы, тогда я все-таки была маленькой слишком, чтобы понять, вернее чтобы осознать все, что происходило, и то, что написано в письмах... Я читала их совсем по-другому, выделяя "романтическую линию", и не осознавая особо остального. Как же я была поражена теперь - когда ОСОЗНАЛА, что наша встреча была такой определяющей...
Я начала читать следующее письмо:
Ах, Олька, Олька… Так ждал я твоего письма - если б ты знала! на почту ходил без конца, а получил такой крошечный листочек... А еще говоришь: соскучилась... Вот первое твое письмо - это было действительно. Ну, да ладно. И на том спасибо.
Итак, ты, главным образом, обвела в газете места о лилиях, не потому ли, что я мечтал тебя именно среди них сфотографировать? Если да, то умница. Но когда теперь?... И что же с "золотой осенью"? Я между прочим, даже в Крым с путевкой не торопился - ждал от вас "специального приглашения". Но, кажется, не дождусь. Впрочем, я понимаю: мы, в сущности, живем в разных измерениях с вами, мне с моей теперешней сравнительно свободной жизнью трудно вспомнить о временах работы и учебы, когда вырваться из лап Государства - с работы ли, с учебы было так неимоверно трудно. Вот почему, кстати, я так остро среагировал при нашем разговоре на вашей кухне о свободе - помнишь, когда мы - без тебя! - вернулись из коротенькой поездки в ущелье? Когда мама выдала текст о том, что, мол, я так же в сущности, несвободен, как вы, а вы так же свободны, как я. Ты еще тогда - чуть ли не впервые! - "выступила" против меня. Но ведь я как раз и имел в виду тот хотя бы факт, что я ведь - ради искусства! ради радости жизни! и во имя Свободы! - могу в принципе приехать к вам когда угодно. Чуть-чуть твоего искреннего желания, согласия папы и мамы - и я готов был бы быть у вас. Потому что то, что я говорил тебе - правда. И в моем отношении к тебе, так сказать, человеческом, и в моем желании фотографировать тебя. Если я в поисках Аполлона мог поехать туда, куда влечет душа - и вовсе не обязательно только за государственный счет, - то неужели не поехал бы в поисках Афродиты? Впрочем, ладно. Если внимательно читаешь книги - поймешь (я имею в виду мои сочинения).
Слайды получились отлично, ты уже знаешь… Но обещания своего ты так и не выполнила - насчет первой поездки, о том, что понравилось... впрочем, понимаю: она уже удалилась. Ничего, я сам напишу и уже начал - спасибо болезни, появилось свободное время, без обычной гонки и суеты. В своем листочке ты ни о поездке нашей не написала, ни о слайдфильмах моих, да вообще ни о чем... Неужели нечего?
Впрочем, понимаю: надо делать уроки. Это верно, и надо продолжать жить "свободной" жизнью. Не обижайся на эти ядовитые упреки. Но придет время, когда ты поймешь, что есть вещи по-настоящему ценные, а есть не очень. Я уже написал тебе, почему долго не отвечал (надеюсь, ты получила письмо?). Неужели так и не поняла, почему? Ведь между твоим первым письмом и тем временем, когда я его получил - по приезде, - было многое, иначе я, конечно, ответил бы сразу же. Кстати, почта наша работает ужасно - хуже, наверное, чем при царе. Во всем мире - кроме нашей свободной страны - письма даже на другие континенты приходят через два-три дня, а в пределах страны - на следующий, в крайнем случае, через сутки. Об этом в «Л.Г.» прекрасно А. Рубинов писал. У нас же какой-то ужас, все успевает прокиснуть. Я получил твое письмо 22-го... Черт знает, что!
Понимаешь ли ты, почему в этом моем послании сквозят сплошные упреки? Да потому, что твое первое письмо - безоглядное, искреннее, честное, чистое... не знаю уж как еще сказать - один к одному соответствует всему, что б ы л о! А 5-е сентября, 7-е, да и этот крошечный легенький листочек - Второе Письмо...Впрочем, ладно, что тут скажешь, если и это искренне, то... Что ж, будем дружить, как говорится.
Посылаю тебе то, что я успел написать перед втором приездом -помнишь, говорил тебе? Без всякой "обработки" и дополнений - это было начало письма, которое а тогда так и не успел дописать. Оно принадлежит тебе по праву...
И думаю, ребенок, ты понимаешь, что я по тебе тоже очень соскучился - по твоим глазкам, рукам, по твоей очаровательной фигурке, по твоим вздохам в палатке... А насчет «золотой осени», если без намеков и комплексов, то суть, наверное, вот в чем. Если ты хочешь продолжить наше Искусство (что я хочу, разумеется, ясно) и если ты видишь эту возможность с учетом ваших с папой завязанностей на работе и в школе, и если также еще не поздно и позволяет погода, то дайте мне знать - лучше по телефону или телеграммой, письма идут неделями, на них расчет плохой. Во-первых, если это реально, то можно было бы использовать опять субботу и воскресенье, кроме того, мы с тобой, к примеру, могли бы съездить в то же самое ущелье после школы. Конечно, возникает вопрос уроков и т.д. Если этот вопрос преодолим, я мог бы прилететь на 3-4-5 дней, по обстоятельствам. Конечно, не хотелось бы прилетать зря. И потом пойми меня: нельзя, чтобы я чувствовал себя у вас не очень-то званым гостем. Что же касается субботы и воскресенья, то, может быть, мы могли бы съездить со своей целью на водохранилище? там ведь, кажется, есть хорошие места. А в будни, после школы - в ущелье.
Короче, подумай и поговори с папой. Я ваши трудности понимаю и не обижусь, если ничего не выйдет. Тогда - до весны или до вашего с мамой приезда в Москву зимой. Я даже папе не буду об этом писать, чтобы не ставить его в неловкое положение. Целиком полагаюсь на тебя. Тут надо учесть все - и погоду, конечно, и ваши трудности со временем и т.д.
Ну, в общем, пока. Крепко-крепко целую тебя, милый ребенок. Жду ответа.
22.09.88
Твой Ю.А.
Привет от Юльки, горячий.
Грустно это было читать, больно, но что я могла? Я даже на вопрос родителей - ну, что он там написал?, - не знала, что толком ответить. Они не подавали виду, что знают, что происходит со мной, я была уверена, что они вообще не в курсе и меня в этом не поймут даже. А глядя со стороны - КАК можно было это все представить? Приехал к папе приятель, взрослый человек, и что у нас может быть? Ну про письма я как-то выкручивалась и объясняла, что мы "подружились" и много говорили в поездках и это не более, чем дружеская переписка. Но даже это звучало дико. Тем более, что если бы он хотя бы сам папе написал что-то, а то мне письма есть, целых два, толстых таких, а отцу - своему другу ни строчки. И я молчу как партизан. И чем дальше, тем сложнее было настаивать на очередном приезде. На основании чего, собственно? Ну, было же вот аж два приезда - сколько ж можно, не все же в жизни праздникам быть, надо учиться, достраивать дом, работать... Готовиться в конце концов к экзаменам, выпускной же год... И я буквально разрыдалась от этих мыслей, от невозможной тоски - что ни родителям я не смогу объяснить, как это все мне нужно, ни ему не смогу объяснить - что я в семье всего лишь ребенок, и по большому счету кто меня будет слушать... И еще больше грусть затопила после прочтения вложенного в письмо листка - самого первого письма, которое он написал так же как и я, сразу после первой поездки, но не дописал и не отправил...
Милая, милая Оленька, вся эта очень удачная поездка окрашена тобой, твои очаровательные добрые глазки, твоя улыбка, твои чуткие руки, губы, волосы, стройная фигурка твоя - все эти трогательные моменты словно бы освещают мягким волшебным светом и горы, и бурные холодные речки, и суровые ели заповедника, множество цветов, малины и земляники, и пустыню с ее песчаными барханами и живописнейшими куртинками саксаула, тамарикса, солянки, полыни и всевозможных колючек. Твоя тоненькая фигурка так оживляла эти пейзажи, становясь поистине венцом природной красоты и прелести.
А ночи? То в холодной и мокрой палатке, в тесноте и на жесткой подстилке, то на полу в так называемой "гостинице" заповедника, то под звездами в неутихающем комарином звоне - бессонные и мучительные, они становились волнующими и по-своему прекрасными от одной только твоей целомудренной близости, от чуткой и нежной игры наших рук, твоего сбивающегося дыхания, глубоких вздохов, мучительного биения наших сердец - твоего, молодого и неискушенного, однако же вполне женского, пылкого, и моего, бывалого, конечно, много пережившего, и все же такого же молодого по сути, не понимающего, вовсе не признающего разницы наших возрастов.
И в промежутках между маленькими нашими экспедициями, дома у тебя - за столом под навесом во дворе или во .время наших диспутов с мамой и Юлькой - твои удивительные, веселые, очень женственные глаза, твоя лукавая, кокетливая, добрая улыбка, которой можно любоваться часами. А потом... Потом наше "прощание", осуществление маленькой моей мечты - обнять тебя по-настоящему, прижать к себе тоненькую фигурку, бесконечно дорогую, родную, которой ни при каких обстоятельствах нельзя причинить не только вреда, но и подвергать серьезному искушению, для которого физически ты, конечно, готова, но душа твоя еще не окрепла, она должна оформиться, укрепиться, стать хозяйкой себе в этом сложном, хотя и прекрасном мире. Да ведь и так очень много всего, эмоциям нашим есть на чем разгуляться, есть что вспоминать, чему радоваться и - вот он, еще подарок - есть, может быть, чего ждать. "Как жаль, что ты еще маленькая," - сказал я тогда. "Но ведь я вырасту," - спокойно и с женской мудростью ответила ты, когда, осуществляя свою мечту, я, наконец, обнял тебя в твоей комнате и ты с такой доверчивостью прижалась ко мне. Да, ты вырастешь, жизнь, надеюсь, еще впереди, но и сегодня, сейчас, я так благодарен тебе за все. Надеюсь, верю, что и тебе есть что вспоминать, надеюсь, что и для тебя те дни были тоже окрашены...
Дальше приписка от руки – которую я никак не могла прочитать… Две строчки… Ни одного слова не поняла... Хорошо все-таки, что он печатает письма на машинке…
no subject
Date: 2011-12-20 09:07 am (UTC)Но когда это будет на бумаге - ты будешь одной из первых, кому я подарю ее. Это точно!
no subject
Date: 2011-12-20 09:08 am (UTC)Урра! Послушай, Оль, я всё забываю. Дай мне свой адрес, я хочу тебе написать живое письмо.
no subject
Date: 2011-12-20 09:13 am (UTC)Адрес послала на почту )